Белоснежка должна умереть - Страница 75

— Могу я расценивать это как признание? — холодно произнесла Пия.

К ее досаде, он почти весело улыбнулся.

— Ни в коем случае.

— Тогда скажите нам, что вы делали между половиной одиннадцатого и половиной первого ночи. Или, может быть, это было не половина, а четверть одиннадцатого?

— Это было половина одиннадцатого, и я находился у себя в офисе.

— Вам потребовалось два часа, чтобы положить в сейф драгоценности вашей жены? — Пия покачала головой. — Вы что, считаете нас идиотами?

Ситуация поверглась на сто восемьдесят градусов. Клаудиус Терлинден оказался прижат к стенке и хорошо это понимал. Но даже сейчас ему удавалось хранить самообладание.

— С кем вы ужинали? — спросила Пия. — И где?

Упорное молчание. Тут она вспомнила про камеры видеонаблюдения, на которые недавно, на обратном пути от Вагнеров, обратила внимание у ворот фирмы «Терлинден».

— Мы ведь можем просмотреть запись видеокамер на воротах вашей фирмы, — сказала она. — И если вы говорите правду, то эта запись станет доказательством вашей непричастности к преступлению.

— А вы знаете свое дело! — одобрительно произнес Терлинден. — Мне это нравится. Но к сожалению, наша система видеонаблюдения месяц назад вышла из строя.

— А камеры у ворот при въезде на вашу виллу?

— Они не записывают.

— Да… Скверно. Очень скверно. Для вас. — Пия покачала головой с наигранным сочувствием. — У вас нет алиби на тот момент, когда пропала Амели. А ваши руки расцарапаны, как будто вы с кем-то боролись…

— Так-так… — Терлинден, по-прежнему спокойный, поднял брови. — И что дальше? Вы что, арестуете меня только за то, что я возвратился домой другой дорогой?

Пия стойко выдержала его вызывающий взгляд. Он был лжецом, возможно — преступником, который, однако, прекрасно знал, что ее предположения слишком зыбки и не могут быть основанием для ареста.

— Вы не арестованы, а задержаны. — Ей удалось выдавить из себя улыбку. — И не потому, что вы возвратились домой другой дорогой, а потому, что вы нам солгали. Как только вы дадите нам убедительные объяснения по поводу того, чем занимались в указанное время, которые можно будет проверить, вы сразу же сможете уйти.

— Хорошо. — Клаудиус пожал плечами. — Только давайте обойдемся без наручников. У меня аллергия на никель.

— Я не думаю, что вы собираетесь убежать, — сухо ответила Пия. — А вообще-то у нас наручники из специальной, нержавеющей стали.

* * *

Телефон на письменном столе Ларса Терлиндена зазвонил как раз в тот момент, когда он собирался покинуть кабинет. Он с нетерпением ждал звонка торговца дериватами из банка Crédit Suisse, с помощью которого в свое время пристроил большую часть ценных бумаг для этого жулика Мутцлера, прежде чем его вызвали на ковер в правление. Он положил папку на стол и взял трубку.

— Ларс, это я, — услышал он голос матери. Ему захотелось сразу же положить трубку.

— Мама, пожалуйста, оставь меня в покое! — ответил он. — У меня сейчас нет времени.

— Сегодня утром арестовали твоего отца.

Ларс сначала похолодел, потом его бросило в жар.

— Лучше позже, чем никогда, — ответил он с горечью. — Значит, он все-таки не господь бог, который может делать в Альтенхайне все, что захочет, только потому, что у него больше денег, чем у всех остальных… Его давно уже пора было вывести на чистую воду.

Он обошел вокруг стола и сел в кресло.

— Ларс!.. Твой отец всегда желал тебе добра!

— Ошибаешься, — холодно возразил Ларс. — Он всегда желал добра себе и своей фирме. А тогда он воспользовался ситуацией — как он это делает каждый раз! — и загнал меня в профессию, которой я никогда не хотел… Мама, поверь мне: мне насрать, что с ним будет!

Прошлое вдруг опять подступило совсем близко. Отец снова ставит его жизнь на уши — сейчас, когда ему нужны все силы, все внимание, вся выдержка, чтобы спасти свою работу и свое будущее! В нем закипал гнев. Почему они никак не могут оставить его в покое? Давно, казалось, забытые картины и образы теснились в его сознании, как непрошеные и нежеланные гости, а он был бессилен против воспоминаний и чувств, которые они вызывали. Он знал, что в отсутствие матери отец регулярно трахал в мансарде, в комнате для гостей, их экономку, мать Лауры. Но ему этого показалось мало, ему понадобилось затащить в койку и дочь своей крепостной, одной из многих крепостных, каковыми он привык считать всех своих служащих и вообще всю деревню, — ius primae noctis, как феодал в Средневековье!

Пока мать что-то болтала своим плаксивым голосом, Ларс вспоминал тот вечер. Он как раз вернулся из церкви с занятий для конфирмантов и в коридоре чуть не столкнулся с зареванной Лаурой, которая, пробежав мимо него, выскочила в дверь. Он тогда ничего не понял, когда отец вышел из гостиной с багровым лицом и растрепанными волосами, заправляя рубашку в штаны. Скотина! Лауре тогда только что исполнилось четырнадцать. Лишь через несколько лет он обвинил отца в том, что тот спал с Лаурой. Но он все отрицал. Девчонка, мол, сама в него влюбилась, а он отверг ее домогательства. И Ларс поверил ему. Кому в семнадцать лет охота думать о собственном отце плохое? Позже он усомнился в невиновности отца. Тот слишком часто лгал ему.

— Ларс! — опять пробился в его сознание голос матери. — Ты слушаешь?

— Мне надо было тогда сказать полиции правду, — произнес он, с трудом сдерживая себя. — Но отец заставил меня врать — только чтобы не запятнали его доброе имя!.. А сейчас? Что там у вас опять случилось? Он и на этот раз оприходовал девицу, которая пропала?