Будильник, как обычно, прозвонил ровно в 6.30. Но в это утро, как и все последние дни, звонок Грегору Лаутербаху не понадобился. Он уже давно проснулся сам. Страх перед вопросами Даниэлы не давал ему снова уснуть. Лаутербах выпрямился, спустил ноги с кровати. Он весь вспотел и чувствовал себя, как будто на нем три дня воду возили. Мысль о начинающемся дне с бесчисленными делами и встречами лишила его последних остатков оптимизма. Как ему сосредоточиться на работе, когда в подсознании у него зловеще тикает эта коварная бомба? Вчера опять пришло анонимное письмо, еще более устрашающее, чем первое:
...Интересно, можно ли еще обнаружить твои отпечатки пальцев на домкрате, который ты бросил в навозную яму? Ничего, полиция разберется, и тебе — крышка!
Кому могли быть известны такие детали? Кто писал эти письма? И почему только теперь, через одиннадцать лет? Грегор Лаутербах встал и потащился в ванную. Опершись руками о раковину умывальника, он уставился на свое небритое, осунувшееся лицо. Может, сказаться больным, лечь на дно, пока это поднимающееся на горизонте цунами не пронесется мимо? Нет, это невозможно. Он должен жить как жил, нельзя позволить себя запугать. Его карьерные планы не ограничиваются постом министра культуры, в политическом смысле он может достичь гораздо большего, если сейчас не спасует перед какими-то призраками прошлого. Он не может допустить, чтобы одна-единственная ошибка, совершенная к тому же одиннадцать лет назад, разрушила его жизнь. Лаутербах распрямил плечи и придал лицу выражение решительности. В конце концов, его пост министра дает ему такие возможности и средства, о которых он тогда не мог и мечтать. И он ими воспользуется.
Было еще темно, когда Пия нажала на кнопку звонка у ворот виллы Терлинденов. Несмотря на ранний час, через несколько секунд в разговорном устройстве раздался голос фрау Терлинден, а вслед за этим, как по мановению волшебной палочки, открылись и ворота. Пия села в служебную гражданскую машину, за рулем которой сидел Боденштайн, и, сопровождаемые патрульным автомобилем и эвакуатором, они поехали к дому по извилистой дороге, покрытой девственно-белым, нетронутым покровом первого снега. Кристина Терлинден встретила их у двери с радушной улыбкой, такой же уместной при данных обстоятельствах, как и галантное приветствие. Пия, со своей стороны, от любезности воздержалась. Добрым это утро быть не обещало, во всяком случае для господина Терлиндена.
— Мы хотели бы поговорить с вашим мужем.
— Я уже сказала ему, он сейчас выйдет. Проходите, пожалуйста.
Пия молча кивнула, Боденштайн тоже не произнес ни слова. Вчера вечером она позвонила ему, а потом еще полчаса говорила по телефону с прокурором, который, отказав в санкции на арест, согласился выдать ордер на обыск и проведение экспертизы в машине Терлиндена. И вот они стояли в респектабельном вестибюле и ждали. Хозяйка куда-то ушла, где-то в отдаленном помещении лаяли собаки.
— Доброе утро!
Пия и Боденштайн подняли головы — сверху по лестнице спускался Терлинден, безукоризненно одетый, в костюме и в галстуке. Его взгляд на Пию больше не действовал.
— Рано у вас начинается рабочий день. — Он улыбнулся, остановившись перед ними и не протянув им руку.
— Откуда на крыле вашего «мерседеса» вмятина? — спросила Пия без всякого вступления.
— Что? — Он удивленно поднял брови. — Я не понимаю, о чем вы.
— Ну что ж, если вы забыли, я напомню вам, откуда взялась эта вмятина. — Пия не спускала с него глаз. — В воскресенье один из жителей Альтенхайна, проживающий на Хауптштрассе, заявил в полицию о водителе, скрывшемся с места дорожно-транспортного происшествия, в результате которого пострадал его автомобиль. Он припарковал его без десяти двенадцать ночи у своего дома и в тридцать три минуты первого, случайно выйдя на балкон, чтобы выкурить сигарету, услышал звук столкновения машин. Он успел увидеть автомобиль виновника ДТП и даже запомнил его номер: МТК-Т 801.
Терлинден молчал. Его улыбка погасла. Лицо, снизу от шеи, медленно заливала краска стыда.
— На следующее утро в доме этого гражданина раздался телефонный звонок… — Пия видела, что попала прямо в цель, и беспощадно нанесла следующий удар. — Звонили вы. Вы предложили уладить дело без лишних бюрократических процедур. И пострадавший действительно забрал свое заявление. Но, увы, оно осталось в компьютерной базе данных.
Клаудиус Терлинден, не отрываясь, смотрел на Пию ничего не выражающим взглядом.
— Чего вы от меня хотите? — спросил он наконец, с трудом сдерживаясь.
— Вчера вы сказали нам неправду, — ответила она с любезной улыбкой. — Поскольку мне не надо вам объяснять, где находится Фельдштрассе, я спрашиваю вас еще раз: проезжали ли вы на обратном пути из офиса мимо «Черного коня» или вы ехали окольным путем, через поле, а потом по Фельдштрассе?
— Что это все значит? — обратился Терлинден к Боденштайну, но тот молчал. — В чем вы меня подозреваете?
— В ту ночь пропала Амели Фрёлих, — ответила за Боденштайна Пия. — В последний раз ее видели у «Черного коня», приблизительно в то самое время, когда вы проезжали там по пути в свою фирму, а именно в половине одиннадцатого. А вернулись вы в Альтенхайн только через два часа, в половине первого, причем, вопреки вашим словам, совсем с другой стороны.
Он выпятил нижнюю губу, посмотрел на нее, прищурив глаза.
— И из этого вы делаете вывод, что я подкараулил дочь своего сотрудника, затащил ее в свою машину и убил?