Белоснежка должна умереть - Страница 76

— Как ты можешь говорить такие чудовищные вещи? — Голос матери выражал возмущение и ужас. Она была большим мастером самообмана. На то, чего ей не хотелось видеть или слышать, она просто закрывала глаза и уши.

— Мама, открой наконец глаза! — резко произнес Ларс. — Я мог бы сказать еще больше, гораздо больше, но не хочу. Потому что для меня эта история закончена, ты можешь это понять? Все, мне пора идти. Не звони мне больше.

* * *

Ресторан, в котором Клаудиус Терлинден провел субботний вечер с женой и друзьями, находился на Гиолетштрассе, напротив стеклянных башен-близнецов «Дойче банка», это Пии вчера сказала его жена.

— Давай я выйду, а ты ищи место и приходи, — решил Боденштайн, после того как Пия в третий раз повернула на Гиолетштрассе с Таунус-анлаге.

Припарковаться перед фешенебельным «Эбони-клаб» было невозможно, поэтому молодые люди в униформе встречали гостей клуба у входа и размещали их «экипажи» в подземном гараже. Пия остановилась у тротуара, Боденштайн вылез из машины и, втянув голову, под проливным дождем побежал к двери. Его никто не остановил, когда он проходил мимо таблички «Please wait to be seated». Метрдотель и половина персонала бегали как угорелые вокруг какой-то VIP-персоны и ее свиты, не заказавших заранее столика. Ресторан пользовался большим спросом в обеденное время; экономический кризис явно не отразился на приверженности менеджеров близлежащих банков к гурманству.

Боденштайн с любопытством осматривался. Он уже много слышал об «Эбони-клаб», этот ресторан в индийском колониальном стиле принадлежал к самым дорогим и популярным заведениям в городе. Взгляд Боденштайна упал на парочку, сидевшую за столиком на двоих на втором этаже, в глубине зала. У него чуть не остановилось сердце. Козима! Она, как зачарованная, слушала своего собеседника, тошнотворно эффектного мужчину, который, страстно жестикулируя, что-то объяснял ей. От того, с каким выражением на лице и как она сидела — слегка подавшись вперед, опершись локтями о стол и положив подбородок на сложенные вместе пальцы, — в его мозгу мгновенно сработала аварийная сигнализация. Козима убрала прядь со лба, рассмеялась каким-то словам этого типа, а потом еще и положила ладонь ему на руку! Боденштайн, окаменев, стоял посреди зала; вокруг, не обращая на него внимания, словно он был невидимкой, сновали официанты. Утром Козима сказала, что ей сегодня опять придется провести весь день в Майнце, в монтажной. Может, ее планы неожиданно изменились? Или она опять сознательно наврала ему? Разве ей могло прийти в голову, что расследование приведет его именно в этот день именно в этот ресторан, один из тысяч франкфуртских ресторанов?

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Перед ним остановилась молодая пухленькая женщина и улыбнулась немного натянутой, выдающей нетерпение улыбкой.

Его сердце опять включилось, и в груди грянул тяжелый набат. Он дрожал всем телом, ему было худо, так худо, что, казалось, его вот-вот вырвет.

— Нет, — ответил он, не сводя глаз с Козимы и ее спутника.

Официантка недоуменно посмотрела на него, но ему было плевать на ее реакцию. В каких-нибудь двадцати метрах от него сидела его жена в обществе мужчины, радость от предстоящей встречи с которым она выражала тремя восклицательными знаками. Боденштайн судорожно попытался сосредоточиться на дыхании — вдох, выдох… Ему хотелось пройти прямо к их столику и без всяких предисловий двинуть этому типу в рожу. Но поскольку его с детства усиленно приучали к железному самообладанию и прививали ему хорошие манеры, он стоял как столб и ничего не делал. Тонкий, опытный наблюдатель в нем чисто механически констатировал факт их явной близости. Вот они склонились друг к другу и обменялись проникновенными взглядами… Краем глаза он заметил, как официантка что-то говорит про него метрдотелю, который уже успел подобающим образом разместить где-то свою VIP-персону. Теперь ему нужно было либо подойти к Козиме и ее кавалеру, либо немедленно смыться. Но он чувствовал, что не в состоянии разыгрывать невинное удивление и радость встречи, и выбрал последнее. Круто развернувшись, он пошел к выходу. Выйдя на крыльцо, он на секунду ошарашенно уставился на строительный забор на противоположной стороне улицы, потом, как оглушенный, пошел по Гиолетштрассе. Сердце у него колотилось, а к горлу и в самом деле подступала настоящая тошнота. Образ Козимы и ее спутника неизгладимо врезался в его сетчатку. Вот и случилось то, чего он так боялся: теперь он точно знал, что Козима ему изменяет.

Неожиданно кто-то преградил ему дорогу. Он попытался обойти препятствие, но женщина с раскрытым зонтиком сделала шаг в ту же сторону, и ему пришлось остановиться.

— Ты уже обратно? — Голос Пии Кирххоф пробился сквозь туман в его мозгу и вернул к действительности. — Ну что, выяснил? Был там Терлинден в субботу?

Терлинден! Он совершенно забыл про него.

— Я… я даже не спрашивал… — признался он.

— Что с тобой? Ты в порядке? — Пия пытливо посмотрела на него. — У тебя такой вид, как будто ты только что пообщался с инопланетянами.

— Там, в ресторане, сидит Козима… — произнес он бесцветным голосом. — С мужчиной… Хотя утром говорила, что…

Он не смог договорить, ему как будто кто-то сдавил рукой горло. Он дотащился на ватных ногах до ближайшего дома и, несмотря на дождь, уселся прямо на ступеньку крыльца. Пия молча и, как ему показалось, сочувственно наблюдала за ним. Он опустил глаза.

— Дай мне сигарету, — попросил он хриплым голосом.

Пия порылась в карманах куртки и достала пачку сигарет и зажигалку. Боденштайн не курил уже пятнадцать лет и не испытывал от этого никакого дискомфорта, но сейчас вдруг понял, что жажда никотина все еще живет где-то в недрах его организма.