Они пошли не по освещенной Хауптштрассе, а свернули в узкий темный овраг, начинавшийся у церкви и тянувшийся через всю деревню мимо кладбища и задних двориков до самой опушки леса. Через десять минут они вышли на Вальдштрассе, которая состояла всего из трех домов, расположенных на обширных участках чуть выше остальных строений. В среднем жила Амели с отцом, мачехой и младшими сводными братом и сестрой. Справа от них был дом Лаутербахов, а поодаль, посреди участка, напоминавшего парк, прямо на опушке леса, темнела большая старинная вилла Терлинденов. Всего в нескольких метрах от чугунных ворот усадьбы Терлинденов находился въезд на участок Сарториуса, протянувшийся вниз по всему склону холма до самой Хауптштрассе. Раньше это было настоящее крестьянское хозяйство с коровами и свиньями. Сегодня же оно превратилось в один сплошной свинарник, как презрительно выражался отец Амели, — настоящее позорище.
Амели остановилась перед крыльцом. Обычно они здесь расставались, Тис просто шел дальше, не останавливаясь и не прощаясь. Но сегодня, когда Амели уже поставила ногу на ступеньку, он вдруг нарушил молчание.
— Здесь когда-то жили Шнеебергеры, — произнес он бесцветным голосом.
Амели удивленно обернулась и в первый раз за этот вечер посмотрела на своего друга, но он, как всегда, не ответил на ее взгляд.
— Да ладно!.. — воскликнула она с недоверием. — Что, одна из тех двоих девчонок, которых убил Сарториус, жила в нашем доме?..
Тис кивнул, не глядя на нее.
— Да. Здесь жила Белоснежка.
Тобиас открыл глаза и на секунду растерялся. Вместо белого потолка тюремной камеры его приветствовала со стены сияющей улыбкой Памела Андерсон. Только увидев ее, он понял, что уже не в тюрьме, а в своей комнате в родительском доме. Он неподвижно лежал, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи сквозь приоткрытое окно. Шесть ударов колокола на башне церкви возвестили раннее утро, где-то залаяла собака, ее поддержала другая, потом обе умолкли. В комнате ничего не изменилось: дешевый фанерный стол и такая же книжная полка, шкаф с покосившейся дверцей, плакаты — франкфуртская футбольная команда «Айнтрахт», Памела Андерсон и Деймон Хилл, победитель чемпионата мира в «Формуле-1» 1996 года в своем «Уильямсе», — маленький музыкальный центр, который родители подарили ему в 1997 году, красный диван, на котором он… Тобиас резко выпрямился и с досадой потряс головой. В тюрьме ему лучше удавалось держать свои мысли в узде. Теперь на него опять навалились мучительные раздумья: что было бы, если бы Штефани в тот вечер не порвала с ним? Была бы она сегодня жива? Он знал, что натворил тогда. Ему сто раз всё это рассказывали — сначала полиция, потом адвокат, прокурор и наконец судья. Все выглядело убедительно, были улики, свидетели, была кровь в его комнате, в его машине, на его одежде.
Он прекрасно помнил шестое сентября 1997 года. Праздничное шествие по случаю открытия летней ярмарки было отменено из-за похорон принцессы Дианы. Полмира сидело перед телевизорами и смотрело, как гроб с телом погибшей любимицы Англии везли по улицам Лондона. Но совсем отменять праздник в Альтенхайне все же не стали. Ах, если бы они все остались в тот вечер дома!
Тобиас повернулся на другой бок. Было так тихо, что он слышал удары собственного сердца. Он представил себе, что ему опять двадцать лет и что ничего еще не произошло. Его ждала учеба в Мюнхене. Со своим средним баллом аттестата 1,1 он был бы зачислен без всяких проблем. К этим радужным картинам примешивались болезненно-мрачные. Во время веселой выпускной вечеринки в саду одного из одноклассников в Шнайдхайне он в первый раз поцеловал Штефани. Лаура чуть не лопнула от злости и, чтобы разжечь в нем ревность, на его глазах бросилась на шею Ларсу. Но как он мог думать о какой-то Лауре, держа в объятиях Штефани! Она была первой девчонкой, благосклонности которой ему пришлось всерьез добиваться, не жалея сил и времени. Это был для него совершенно новый опыт, ведь обычно девчонки — к всеобщей зависти мальчишек — бегали за ним, как собачки. Он ухаживал за Штефани почти месяц, пока она наконец не ответила ему взаимностью. Следующий месяц был самой счастливой порой его жизни. До того момента отрезвления, шестого сентября.
Штефани выбрали Мисс Альтенхайн. Дурацкий титул, который, собственно, уже несколько лет был закреплен за Лаурой. На этот раз Штефани выбила ее из седла. Он с Натали и еще несколькими ребятами занимался напитками в шатре, мрачно наблюдая, как Штефани направо и налево флиртует с другими, а потом она вдруг исчезла. К тому моменту он, возможно, уже выпил больше, чем следовало. Натали заметила его муки ревности. «Ладно уж, иди ищи ее, мы тут справимся и без тебя», — сказала она ему. И он выскочил из шатра. Долго искать ему не пришлось, и когда он ее нашел, ревность взорвалась в нем, как бомба. Как она могла так безжалостно с ним обойтись — так обидеть и оскорбить его при всех? И все только из-за этой идиотской роли в еще более идиотском спектакле?
Тобиас отбросил одеяло и вскочил на ноги. Он должен был срочно чем-нибудь заняться, какой-нибудь работой, как-нибудь отвлечься от этих мучительных воспоминаний.
Амели шла, опустив голову, сквозь мелкий моросящий дождь. Предложение мачехи подвезти ее до остановки автобуса она, как и каждое утро, отклонила, и теперь ей пришлось поднажать, чтобы не опоздать в школу. Ноябрь повернулся к альтенхайнцам своей самой неприветливой стороной, не жалел для них ни тумана, ни дождя, но Амели чем-то нравилась унылая беспросветность этого месяца, одинокие марш-броски через спящую деревню. В наушниках ее МР3-плеера ревела, раздирая барабанные перепонки, музыка «Schattenkinder», одной из ее излюбленных групп, играющих в стиле дарквэйв. Полночи она сегодня пролежала без сна и все думала о Тобиасе Сарториусе и убитых девушках. Лауре Вагнер и Штефани Шнеебергер было тогда по семнадцать лет, столько же, сколько и ей сейчас. И она жила не в каком-нибудь, а именно в том самом доме, в котором, как оказывается, жила одна из жертв. Нужно будет обязательно побольше узнать об этой Штефани, которую Тис назвал Белоснежкой. Что же, интересно, случилось тогда в Альтенхайне?