Белоснежка должна умереть - Страница 122

122

* * *

Свесившись вниз и вытянув руку, она уже могла достать до воды. Вода прибывала быстрее, чем она надеялась. Вероятно, потому, что в помещении действительно не было ни одного сточного отверстия. Еще немного — и они будут сидеть по пояс в воде. А если даже они не утонут благодаря узкой щели над окном, то замерзнут. Холод стоял собачий. Состояние Тиса катастрофически ухудшалось. Он обливался потом и весь дрожал. У него был жар. Большую часть времени он как будто спал, обняв ее рукой, а если бодрствовал, то начинал говорить. И то, что он говорил, было так страшно, что ей хотелось заплакать.

Зато у нее в голове вдруг словно раздвинули некий черный занавес, и она отчетливо вспомнила события, которые привели ее сюда, в эту каменную дыру. Лаутербах наверняка подмешала в воду и в печенье какую-то отраву, потому что каждый раз, поев или попив, она тут же засыпала. Но теперь она все вспомнила. Лаутербах позвонила ей и сказала, что у нее к ней срочное дело и она ждет ее на стоянке, а когда она вышла, попросила ее поехать с ней к Тису, мол, он себя очень плохо чувствует. И была так приветлива и так озабочена. Амели, не раздумывая, села в машину и… — очнулась в этом подвале.

До Альтенхайна она думала, что во время своих приключений в пустующих домах, предназначенных на снос, в ночлежках бомжей и на улицах Берлина она познала все зло, которое существует на свете. Оказалось, что она даже не подозревала о том, на какую жестокость способен человек. В Альтенхайне, в этой идиллической деревушке, показавшейся ей скучной и убогой, жили, скрываясь под маской безобидных добропорядочных бюргеров, безжалостные, бессердечные монстры. Если она выйдет отсюда живой, она уже никогда никому не сможет верить. Как можно быть такими безжалостными? Почему родители Тиса за все время так и не поняли, что делает с их сыном их милая, приветливая соседка? Как могла вся деревня молча смотреть, как молодого парня ни за что отправляют на десять лет за решетку, в то время как настоящие преступники спокойно разгуливают на свободе? За несколько часов, проведенных вместе с ней в темном подвале, Тис постепенно рассказал ей все, что знал о тех жутких событиях в Альтенхайне. А знал он немало. Неудивительно, что доктору Лаутербах не терпелось поскорее отправить его на тот свет. Одновременно с этой мыслью в ней вдруг разверзлась черная, страшная бездна — сознание того, что так и будет. Лаутербах была не глупа. Она наверняка позаботилась о том, чтобы их здесь не нашли. Или нашли слишком поздно.

* * *

Подперев подбородок ладонью, Боденштайн задумчиво смотрел на пустой коньячный стакан. Как он мог так ошибиться в Даниэле Лаутербах? Ее муж в состоянии аффекта убил Штефани Шнеебергер, но это она хладнокровно покрывала его убийство и столько лет держала в страхе Тиса Терлиндена, накачивая его мощными препаратами. Она допустила, что Тобиас Сарториус сел в тюрьму, а жизнь его родителей превратилась в ад.

Боденштайн взялся за бутылку «Реми Мартена», которую ему кто-то подарил и которая уже больше года стояла нетронутой в его шкафу. Он терпеть не мог коньяк, но сейчас у него появилась острая потребность выпить чего-нибудь крепкого. Он целый день ничего не ел, зато много пил кофе. Выпив залпом стакан — уже третий за сорок пять минут, — он скривился. Коньяк зажег в его желудке маленький, приятно обжигающий огонек и побежал по жилам, снимая напряжение во всем теле. Его взгляд упал на фото Козимы в рамке, стоявшее рядом с телефоном. Она улыбалась знакомой до боли улыбкой. Боденштайн злился на нее за то, что она подкараулила его сегодня утром и спровоцировала на эти жуткие заявления. Он давно уже раскаивался в своей минутной слабости. Хотя это она все разрушила, он чувствовал себя виноватым, и это злило его не меньше, чем его слепая, заносчивая уверенность в нерушимости и безупречности их брака. Козима изменила ему с мальчишкой, потому что он уже не устраивал ее как мужчина. Ей стало скучно с ним, и она нашла себе другого, такого же любителя приключений, как она сама. Эта мысль оказалась гораздо более болезненной для его самолюбия, чем он мог себе представить.

Когда он опрокинул четвертый стакан коньяка, в дверь постучали.

— Да!

В проеме показалась голова Николь Энгель.

— Не помешаю?

— Нет, заходи. — Он потер переносицу большим и указательным пальцами.

Энгель вошла, закрыла за собой дверь и подошла к столу.

— Мне только что сообщили, что Лаутербаха лишили иммунитета. Судья утвердил санкции на арест для него и Нади фон Бредо. — Она озабоченно посмотрела на него. — Боже, ну и вид у тебя! Это тебя расследование так подкосило?

Что он должен был ответить? На обдумывание тактически правильного ответа у него не было сил. Николь Энгель до сих пор оставалась для него книгой за семью печатями. Что означал ее вопрос — простой интерес или желание соорудить ему из его же ошибок и неудач петлю и положить конец его деятельности в качестве руководителя отдела?

— Меня подкосили сопутствующие обстоятельства… — ответил он наконец. — Бенке, Хассе, эти идиотские сплетни про меня и Пию…

— Надеюсь, это и в самом деле всего лишь сплетни? Или нет?

— Да брось ты!.. — Он откинулся на спинку стула и сморщился: у него болела шея.

Ее взгляд упал на бутылку.

— У тебя есть еще один стакан?

— В шкафу. Внизу слева.

Она повернулась, открыла шкаф, достала стакан и села на один из стульев для посетителей перед столом. Он налил коньяку, ей нормальную порцию, себе почти полный стакан. Николь Энгель подняла брови, но ничего не сказала.

122