Белоснежка должна умереть - Страница 111

111

— Представления не имею. — Пия пожала плечами. — Может, Амели рассказала о картинах Терлиндену? Да нет, вряд ли.

— Я тоже так думаю. Не хватает еще одного звена. Должно было произойти что-то такое, что испугало Лаутербаха.

— Может, Хассе? — подала голос Николь Энгель.

— Нет, он ничего не знал о картинах, — возразила Пия. — Мы же нашли их, когда его уже не было.

— Хм. Тогда действительно не хватает одного звена.

— Минутку, — сказал Боденштайн. — А как насчет Нади фон Бредо? Она присутствовала при изнасиловании Лауры. И изображена на одной из картин со Штефани и Лаутербахом, на заднем плане.

Николь Энгель и Пия вопросительно посмотрели на него.

— А что, если она все это время была во дворе? Она не поехала с парнями прятать Лауру. И она знала о картинах. Ей рассказал о них Тобиас!

Энгель и Пия одновременно поняли, что имеет в виду Боденштайн. Возможно, Надя фон Бредо шантажировала Лаутербаха и заставила его действовать.

— Пошли! — Боденштайн бросил пластмассовый стаканчик в мусорное ведро. — Этим мы его и прижмем.

* * *

Вода прибывала. Сантиметр за сантиметром. В последних отблесках дневного света Амели увидела, что она была уже на уровне третьей ступеньки. Ее попытка остановить доступ воды в помещение с помощью толстого шерстяного одеяла не увенчалась успехом: его вскоре смыло напором. Теперь в подвале опять царила кромешная тьма, но она слышала непрекращающийся шум воды. Она попробовала высчитать, когда вода достигнет верха полки, но у нее ничего не получилось. Тис лежал рядом с ней, она чувствовала, как поднимается и опускается его грудь. Время от времени он надсадно кашлял. У него явно была температура, об этом говорила его горячая кожа. Холод и сырость в этой дыре доконают его. Амели вспомнила, что, когда они в последний раз виделись с ним, он уже выглядел больным. Как он это все перенесет? Он же такой чувствительный! Она несколько раз пыталась заговорить с ним, но он не отвечал.

— Тис! — прошептала она. У нее так стучали зубы, что ей трудно было даже открыть рот. — Тис! Скажи что-нибудь!

Тишина. И ее вдруг окончательно покинуло мужество. Железное самообладание, которое помогло ей не свихнуться в темноте за все дни и ночи, что она провела здесь, иссякло. Она отчаянно заплакала. Надежды больше не было. Здесь она и умрет, захлебнется, как слепой котенок! Белоснежку тоже так и не нашли. Почему же ей должно повезти больше? Страх сдавил ей горло.

Вдруг она вздрогнула. Она спиной почувствовала прикосновение. Тис обнял ее и притянул к себе.

— Не плачь, Амели… — прошептал он ей на ухо. — Не плачь… Я же с тобой.

* * *

— Как вы узнали о существовании этих картин?

Боденштайн не стал тратить время на предисловия. Зорким глазом он точно оценил состояние Грегора Лаутербаха. Господин министр не отличался силой духа, и немного давления на него не замедлит принести желаемые плоды. После стрессов, перенесенных им за последние дни, он долго не продержится.

— Я получил несколько анонимных писем и мейлов… — ответил Лаутербах и слабым жестом остановил адвоката, который хотел что-то возразить. — В тот вечер я потерял в сарае свои ключи, и в одном из писем была фотография этой связки ключей. Мне стало ясно, что кто-то видел, как мы со Штефани…

— Что — со Штефани?

— Ну вы же знаете… — Лаутербах поднял глаза, и Боденштайн не прочел в них ничего, кроме жалости к самому себе. — Штефани давно провоцировала меня! — произнес он плаксивым голосом. — Я не хотел… вступать с ней… в половую связь, но она так настойчиво приставала ко мне, что… в какой-то момент у меня просто не осталось выбора…

Боденштайн молча ждал, когда Лаутербах продолжит.

— Когда я… когда я заметил, что потерял ключи, я стал их искать. Моя жена оторвала бы мне голову — в этой связке были и ключи от ее клиники!

Он поднял голову в ожидании сочувствия. Боденштайну пришлось сделать над собой усилие, чтобы спрятать брезгливое презрение за маской равнодушия.

— Но Штефани сказала, чтобы я лучше уходил. Она обещала найти ключи и позже принести их мне…

— И вы так и сделали?

— Да, я пошел домой.

Боденштайн решил пока обойти этот момент.

— Значит, вы получали письма и мейлы, — сказал он. — О чем в них шла речь?

— О том, что Тис все видел. И что полиция ничего не узнает, если я и дальше буду молчать.

— О чем вы должны были молчать?

Лаутербах пожал плечами и покачал головой.

— А кто, по-вашему, мог писать вам эти письма?

Тот снова беспомощно пожал плечами.

— Но должны же у вас быть какие-то подозрения или предположения! Господин Лаутербах! — Боденштайн опять перегнулся через стол. — Напоминаю: молчание для вас сейчас — не самый лучший выход из положения!

— Но я действительно не знаю, кто это мог быть! — с неподдельным отчаянием в голосе воскликнул Лаутербах. Загнанный в угол, один на один с опасностью, он проявил свою истинную сущность: слабый человек, который, лишившись поддержки жены, мгновенно превратился в беспомощное, бесхребетное существо. — Я вообще больше ничего не знаю! Моя жена сказала, что есть якобы какие-то картины… Но Тис вряд ли мог писать какие бы то ни было письма или мейлы.

— Когда она вам это сказала?

— Не помню. — Лаутербах подпер лоб руками, покачал головой. — Недавно, но не помню, когда именно.

— Постарайтесь вспомнить, — наседал на него Боденштайн. — До или после исчезновения Амели? И откуда она сама об этом узнала? Кто ей мог об этом рассказать?

— О господи! Я не знаю! — простонал Лаутербах. — Я действительно не знаю!

111